Крымчане: «Ждем, когда все это, наконец, рухнет. Помогаем, чем можем»
В Крым я собиралась долго и готовилась – в основном, морально. Сообщения и новости, приходящие с полуострова, пугали и настораживали. Да и сам способ попадания туда был непонятен и казался примерно таким же реалистичным, как миссия на Марс. Но, как говорится – «вижу цель, не вижу препятствий», «назвался груздем – полезай в кузов», и прочие народные мудрости давали сил и мотивировали к свершениям.
Так как родственников и недвижимости у меня там нет, мой путь лежал через получение разрешения в качестве журналиста. Я начала готовить пакет документов для получения разрешения на посещение временно оккупированной территории Крыма. С помощью ДМС и Министерства информационной политики через несколько дней разрешение было получено и моя маленькая машинка выехала по маршруту Киев – Каланчак – Симферополь. Гражданка России, с видом на жительство в Украине, на машине с российскими номерами, со спецразрешением на пересечение границы бесстрашно двинулась навстречу приключениям, манящим своей неотвратимостью.
Если опустить лирические отступления про дороги и их местами критическое состояние – путь до Каланчака был преодолен без проблем. Пункт пропуска встретил украинскими и крымскотатарскими флагами на флагштоках и бетонных блоках, хаотично разбросанных по дороге таким образом, что приходится вспоминать навыки фигурного вождения между препятствиями. Первый же пограничник удивленно таращился на номера и растерянно говорил в рацию: «Тут девушка со спецразрешением на российских номерах. Что делать?». Услышав в ответ: «Та хай проезжает», – он радушно открыл мне ворота и, улыбаясь, сообщил, что я у него такая первая.
У окошек собралась небольшая, мерзнущая очередь, девушка куталась в тоненький платок и непонимающе хлопала глазами: «Они сказали, что я буду сейчас писать объяснительную, потому что у меня стоят штампы из аэропорта «Шереметьево» – я летала самолетом в Москву». Сфотографировав все мои документы и проставив печати, меня отпустили «до окупантів», оставив хлопающую глазами девушку ждать решения ее судьбы.
Оккупанты встретили аж втроем – снова удивленно смотрели на номера и все спрашивали – как же я добралась до Каланчака – как будто есть в этом что-то героическое – прошла фашисткие заставы, бандеровские заслоны и прорвалась сквозь батальон нацгвардейцев, обедающих распятыми мальчиками. Подъехав к окошкам я внезапно обнаружила, что выронила техпаспорт на машину на предыдущем КПП, пришлось вновь возвращаться к улыбчивым украинским пограничникам через суровых российских. Когда пропажа была найдена и первая волна паники прошла, подошла моя очередь на досмотр машины. Что уж там пытаются обнаружить – я не знаю, но пришлось выкладывать из машины все вещи, открывать стекла и капот, доставать содержимое бардачков и кармашков. «Если бы не камеры, я бы вас не досматривал», — неожиданно говорит мне пограничник с колючим взглядом. Ему около 23, очевидно с Кавказа – такой взгляд и манеры я встречала только у тех, кто приехал оттуда. «Что, по загранпаспорту только пускают, да? Совсем обалдели», – не моргая, цедит он, и мне становится страшно. После досмотра я уточняю – могу ли ехать дальше? «Уезжайте скорее, пока я не нашел повод вам тут остаться», – то ли шутя, то ли угрожая, также безэмоционально произносит он, а я закидываю сумки и спешно уношу оттуда колеса.
Армянск – первый город после погранпункта, зелено встречает заправками ОККО и WOG, на которых непривычно рублями светится цена. Наивно предполагая, что украинские сети из Крыма ушли, я еще не раз удивлюсь, встретив знакомые названия — Сільпо, Фуршет, Novus, EVA, изменивший название, но не логотип Космо – магазины все также работают на оккупированной территории.
Два часа ругаясь про себя, трясусь от Армянска до Симферополя – дороги в Крыму не стали лучше, а со стороны Керчи, говорят, и того хуже – сколько техники там прошло, не сосчитать. Подъезжая к Симферополю, обращаю внимание, что дорожные знаки даже не менялись – они, как ни в чем не бывало, встречают меня знакомым украинским языком.
На почте тоже – надписи на стекле на украинском, а распечатанные объявления – на русском. Уже опытная оператор учит еще неопытную работать в базе «Почты России» и подсказывает, как заполнять конверты: «Вот, внизу, пишешь «город Симферополь, РК РФ». Напротив почты – храм, возле которого висит щит, гордо сообщающий, что реставрация храма проходит под личным патронажем Путина. Такие таблички, как оказалось, почти у каждого храма — духовность и патриотизм, очень настойчиво прививаемые крымчанам, оранжево-черными лентами выползают с каждого плаката и витрины.
В центре, у памятника «вежливым людям», фотографируются подвыпившие мужчины. У девочки огромные банты в расцветке георгиевской ленты, у «космонавта» такие же ленты на автомате. Обделенный лентами кот трется где-то в ногах композиции. Подвыпившая женщина начинает рассказывать своим спутникам про памятник, но, увидев посторонних людей, почему-то спешно удаляется: «Потом расскажу». Памятник стоит совсем недалеко от Верховного совета Крыма, печально известного событиями, происходившими возле него в феврале 2014 года. Сейчас на одной из колонн красуется табличка «26 февраля 2014 года у здания Государственного Совета Республики Крым произошло переломное событие, положившее начало восстановлению исторической справедливости…».
Вообще, «восстановление исторической справедливости» – одна из якорных тем и в предвыборных лозунгах, и в рекламных плакатах на полуострове. Идем дальше – мимо того самого офиса «Единой России», подвергшегося «террористической атаке» в 2014 году. Теперь в нем располагается «Русская община Крыма» и поражающее своей неуместностью «Представительство общественного движения «Донецкая республика» в Республике Крым».
Практически все в Крыму кажется каким-то неуместным, нездешним, чужеродным. Российские номера на машинах с 82 и 92 регионами выглядят также странно, как и редко встречающиеся украинские. Спрашиваю – не страшно ли ездить на украинских номерах, не трогают? «Боремся пока», – отвечают. Полицейские на Приусах, доставшихся от Украины (украденных) встречаются нечасто, как нечасто встречаются «дружинники» – говорят, в 2014-2015 их было намного больше. Я снимаю видео на рынке, торговки недружелюбно спрашивают: «Кто вам разрешал тут снимать?». В маршрутке водитель громко кричит на пассажиров: «А какого черта вы так тихо говорите?», «Где еще за проезд с троих человек?». В магазине продавщица рычит: «А че вы не взяли мороженое сами?». Пресловутая «атмосфера ненависти» добралась и до Крыма, и витает там, черной смолой оседая в головах живущих, зачастую безразличных ко всему жителей.
«Ну вот как вам живется сейчас, лучше чем два года назад?», – спрашиваю я у всех, с кем общаюсь. «А в чем разница? Мы как не были никому нужны, так и сейчас. Ушли одни воры, пришли другие», – говорит большинство. Вообще, кажется, что смирение – это преобладающее у людей чувство, связанное с оккупацией. Совершенно иная ситуация наблюдается среди крымских татар, долго гонимых, долго угнетаемых. Для них аннексия – и правда трагедия, которая, тем не менее, их очень сплотила. «Еще при Украине мы всем селом собрались, связались со швейцарскими и канадскими компаниями, они выдали нам грант на прокладку водопровода – с их стороны предоставлялись трубы и все оборудование, а мы рыли траншеи, все укладывали, помогали всем селом. Теперь у нас есть независимый водопровод. Хотели еще дорогу так сделать, но пришла Россия. Сейчас и делать ничего не хочется, – рассказывает мне один из активистов Меджлиса, ныне запрещенного в России. – Ждем, когда все это, наконец, рухнет. Помогаем, чем можем». Удивительно, с каким спокойствием они говорят об этом: «ждем, когда рухнет, помогаем», – очевидно, понимая, что рушиться будет больно и, возможно, зацепит их. Но вернувшимся на свою землю крымским татарам невыносимо вновь терять ее. Поэтому они выжидают, крепко взявшись за руки. Возможно, именно это спасет их, когда все начнет рушиться.
Я иду по вечернему городу. Цветами российского триколора ярко светится здание, кажется, театра в центре Симферополя. Яндекс.Карты ведут меня по адресу, уточняя «Симферополь, Россия». У Гугла на этот счет позиция более неопределенная – «Симферополь, Крым». Кстати, забавно, если вы будете вбивать крымский адрес из Украины – Яндекс будет застенчиво писать «Крым, Украина». Плакаты вещают, что скоро с концертами приедет Наргиз Закирова, Витас, Денис Майданов и Чиж. Люди сидят в кафе, гуляют по центральным улицам города, глухо огороженным зелеными металлическими заборами. Мамы с колясками, мужчины с собаками. Несмотря ни на что – жизнь идет, и у многих она не касается арестов, репрессий, похищений.
До границы еду в темноте, только звезды миллионом глаз смотрят сверху, будто кто-то неловкий рассыпал сахар на черном бархате. Такого неба, как в Крыму, я не видела очень давно. Пограничники вновь недовольно таращатся – в очереди я одна с российскими номерами, и напутствуют: «Вы же вернетесь к нам через полчаса, вас же никто не пропустит». Вновь выгружаю вещи, открываю окна.
Уже знакомые украинские таможенники встречают приветливо, хотя проходящие мимо начальники сперва паникуют: «Как вы сюда попали, как проехали в Крым?». После разъяснений облегченно вздыхают. Пока жду свою очередь, с пограничниками обсуждаем погоду, машину, рассказываю им про Киев. «Приезжайте к нам еще», – тепло говорит на прощание уставший, но улыбчивый боец, ежась от холода. И я обещаю приехать, обещаю всем. Ведь те крымчане, украинцы, которые, несмотря ни на что, остались там, угнетаемые, осуждаемые, верят и надеятся, что Украине они нужны и их не оставят там на растерзание. Что придет момент, когда они смогут вернуть свою землю. Жаль только, что их с каждым днем становится все меньше.
