Олег Кашин – об условиях аморальности
У режиссера Андрея Некрасова вышла книжная версия его нашумевшего фильма о Сергее Магнитском, и журналист Зоя Светова в очередной раз спрашивает Некрасова, зачем он защищает тех, кто Магнитского мучил. Трудно сказать, имеют ли смысл такие вопросы; защитники нужны всем, в том числе тем, кто мучил, и то, что следователю Карпову и его друзьям повезло заполучить в этом качестве режиссера Некрасова, – ну да, это именно везение, пять или десять лет назад им бы так не повезло.
Потому что пять или десять лет назад еще были люди, которым от Некрасова нужны были другие его фильмы – «Недоверие» или «Уроки русского». Сейчас этих людей нет, остался только следователь Карпов, но я меньше всего хотел бы, чтобы разговор на такую тему становился разбором персонального дела режиссера Некрасова. На его месте мог быть кто угодно или почти кто угодно из тех, кто сегодня ругается по поводу случившейся с режиссером метаморфозы. То есть да, приятнее думать, что все дело в одном конкретном запутавшемся, обманутом или даже продавшемся человеке, но вообще-то дело не в нем, просто именно так устроена жизнь.
У нас принято свысока посмеиваться над ипотекой государственных тележурналистов, над скошенными от постоянного вранья лбами и всем таким прочим, и как-то неловко обращать внимание, что позиция абсолютного морального превосходства почти всегда оказывается подкреплена самыми прозаическими вещами – хорошей работой, позволяющей не идти против совести, материальным наследием прошлых времен (что-то продал удачно в начале нулевых, положил деньги под проценты и весело шутишь про чужую ипотеку), связями, позволяющими не искать счастья в кругу следователя Карпова. Степень зависимости людей от таких внешних факторов у нас традиционно преуменьшена, и всем почему-то кажется, что моральный выбор всегда будет только моральным выбором, то есть захотел – служишь добру, а надоело – служишь злу.
На самом деле, бескомпромиссность – это роскошь, доступная каждому в той же мере, в которой каждому же доступны другие, понятные и осязаемые предметы роскоши, то есть буквально: не все могут купить себе автомобиль «Ламборгини», и точно так же не все могут позволить себе бросать в лицо палачам и негодяям, что те палачи и негодяи. Упреждая возможные «а сам-то!», могу сказать, что да, персонально я для себя этой роскоши в какой-то момент добился и с удовольствием ею пользуюсь, но отдаю себе отчет, что добился я ее благодаря очень сложносочиненному стечению многих разных обстоятельств. Если бы не они, то я совсем не уверен, что мне хватило бы духу уйти в кочегары, и скорее я бы сейчас выбирал себе работу между ТАССом и РИА, рассуждая, где больше знакомых и где меньше нехороших возможностей, и, отступая на заранее заготовленные позиции, доказывал бы себе, что даже в таких условиях я ничего плохого не делаю – не воспеваю, например, Кадырова, а о Путине пишу максимально сдержанно, пусть и в рамках цензурного гайдлайна. Мне тоже (пусть и не так, как Карпову с Некрасовым) повезло, а с везением, наверное, приходит азарт, и дальше уже хочется оберегать доставшуюся тебе роскошь, а это все же заведомо более легкий труд, чем удержаться от падения в то пространство нехороших возможностей.
Недавно, обсуждая очередную выходку Михаила Леонтьева, мы в соцсетях обратили внимание на ускользнувшую почему-то от массового внимания деталь истории «Роснефти» долеонтьевского периода – все было публично, это не секрет и не сплетня, просто никто не интересовался. А оказывается, в те времена пиаром сечинского ведомства занимался популярный ныне радикальный антипутинский блогер, и даже если в его превращении нет той некрасивой последовательности, когда человек на зарплате молчит, а лишившись зарплаты, начинает выступать, все равно и сам он не сможет доказать, что разочаровался бы в путинской России, оставаясь сечинским пиарщиком.
Человек по натуре слаб, человек по натуре далек от ангельского стандарта, и очень часто, если не всегда, человек не превращается в совсем отвратительного черта только потому, что в обществе существует приемлемая, нестрашная нижняя граница доступного грехопадения. Особенность путинской России как раз в том, что в ней эта граница опущена до самого нижнего дна, и те люди, о которых в любом другом обществе мы бы и не подумали, до какой степени они отвратительны, валятся туда, оставляя за собой зловещее бульканье. Когда прохожий падает в неогороженный открытый канализационный люк, главная вина лежит все же на муниципальной службе, забывшей его закрыть и огородить, а валить все на прохожего – так проще, конечно, но менее справедливо. Между прочим, риск провалиться в этот люк гораздо выше у рафинированного интуриста, чем у ко всему готового окраинного гопника, и именно такова природа массового влечения к Путину людей из западного мира, которые теоретически должны шарахаться от всех российских государственных атрибутов, но почему-то не шарахаются. Просто у Депардье или Оливера Стоуна нет того иммунитета, который есть у многих русских, и часто именно иностранец в России приобретает самые одиозные черты самого гипертрофированного россиянина (речь не только о звездах шоу-бизнеса, есть ведь иностранцы и в «Роснефти», и у Тимченко, а сколько их на RT!
Есть еще одна не очень заметная вещь того же порядка – среди людей, толпящихся у трона, всегда есть и тот, который сумеет достучаться до нужного официального лица и сделать конкретное доброе дело, и тот, кто не постесняется задать важный вопрос, ответ на который кого-нибудь спасет или что-нибудь исправит. Позвоночник может быть сколь угодно гибким, а репутация сколь угодно гадкой, но эта гибкость и гадость оказываются преимуществами, когда требуется умение говорить с властью так, чтобы добиться от нее нужного ответа. И как раз наоборот, люди с крепким и негнущимся позвоночником при первом соприкосновении с властью теряются и ломаются. В качестве самого гротескного примера приходят в голову извиняющиеся перед Кадыровым, хотя, конечно, нужна поправка на то, что это все-таки не та власть – власть не та, но принцип тот же. Бывшие неформалы восьмидесятых и демократы первой волны, ставшие однажды чиновниками и превратившиеся теперь в типичных представителей путинской номенклатуры – на фоне условного Андрея Исаева (человек в СССР был анархо-синдикалистом!) люди «познеровского» типа выглядят гораздо симпатичнее, пусть их позвоночник и похож своей формой на срез карельской березы.
Возможно, в массово доступных условиях для аморальности и есть главный секрет устойчивости существующих в России порядков. И тут нет вообще никакого смысла спрашивать режиссера Некрасова, зачем он оправдывает мучителей, – он не нарочно, он просто поставлен в эти условия со всем остальным обществом, и если Зое Световой, мне или вам повезло как-то избегать этих условий – это тоже частный случай везения, которым не стоит гордиться.
Олег Кашин, журналист
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
Оригинал публикации – на сайте Радио Свобода
