Перенос боевых действий на землю Крыма стал новым этапом трагедий, постигших крымскотатарский народ под властью Петербурга
Специально для Крым.Реалии
В 2003 году по указу президента Кучмы отмечалось полтораста лет после начала Восточной (или Крымской) войны, где Украина была для России поставщиком «пушечного мяса» и провианта, театром и жертвой военных действий, вообще – объектом истории. Было бы что праздновать… Впрочем, то празднование полностью шло в фарватере российской политики и российской имперской версии истории, что наглядно демонстрировалось назначением Виктора Медведчука – тогдашнего главы президентской администрации – руководителем оргкомитета, а вице-премьера Дмитрия Табачника – его заместителем. В то же время независимые СМИ откликнулись на этот юбилей, вспомнив и немощь самодержавия, и попытку задунайских казаков под руководством Михаила Чайковского восстановить славу запорожцев, выступая на стороне Османской империи, и связанную с войной трагедию крымскотатарского народа. Сейчас же, когда исполнилось 160 лет с момента окончания той войны, о ней в Украине практически никто не вспомнил. А между тем, во время боевых действий и после них в отношении крымских татар ярко проявили себя те принципы российской имперской политики, которые практически неизменными остались по сей день.
Но прежде, чем говорить об этих принципах, стоит вспомнить, как развивались события.
Итак: в первой половине XIX века самодержавная Российская империя после ряда успешных войн и аннексии ряда территорий стала настоящим «жандармом Европы», готовым подавить любые революционные выступления. Кроме того, Россия стала официальной «покровительницей» всех христиан в Османской империи. Но этого официальному Петербургу было мало. Он вынашивал планы присоединить к своему государству значительные территории по нижнему Дунаю и в Закавказье, а также завоевание Стамбула (Константинополя) и протоков, которые соединяют Черное море со Средиземным. А дальше в планах было установление контроля над Святой Землей, прежде всего, в Иерусалиме и продвижение российских владений до Индийского океана. Для реализации этих планов, в первую очередь, следовало уничтожить Османскую империю, этого «больного человека Европы» – как с самого начала XIX века ее называли в Петербурге. А действовать российский флот и десантные войска должны были с территории Крыма, морского форпоста империи.
В начале 1850-х император Николай І решил, что время для реализации этих амбициозных планов наступило – Османская империя крайне ослабла, а Западная Европа еще медленно отходила от революционных бурь 1848-1849 годов. В феврале 1853 года Россия выдвинула требование о признании за зависимой от нее Элладской церковью прав на святые места в Палестине и о предоставлении закрепленной соглашением протекции над 12 миллионами христиан Османской империи, то есть третью ее населения, что означало фактически наступление двойного подданства (до этого было только абстрактное «покровительство»). В подкрепление своих требований российская армия оккупировала Молдову и Валахию, а затем объявила войну Османской империи и начала боевые действия в низовьях Дуная и Закавказье.
В ответ 12 марта 1854 года Англия и Франция заключили союзный договор с Османской империей, гарантировав ей военную помощь, и вскоре объявили войну России, а нейтральная Австрия выдвинула к ней требование вывести армию из Валахии и Молдовы. В сентябре корабли союзников высадили десант на западном побережье Крыма, чтобы «вырвать зубы» у противника.
Перенос боевых действий на землю Крыма стал новым этапом трагедий, постигших крымскотатарский народ под властью Петербурга.
Во время самих боевых действий крымских татар беспощадно грабили и эксплуатировали обе силы – и русские, и войска коалиции. Так, в сентябре 1854 года, после взятия англо-франко-турецким десантом Евпатории, воины союзников, особенно французы, начали массовый грабеж окружающих татарских поселений и кварталов в самом городе. Лондонская The Times писала, что зверства союзников достигли такого масштаба, что газета не может решиться привести подробности – последние «слишком обидны для человечества». Некоторые татарские села решились просить защиты от мародеров у русской армии. Только через несколько месяцев появились посланные для этого уральские и донские казачьи сотни, которые вместо этого сами начали грабеж. Малоимущие татары были поставлены российскими казаками на грань голодной смерти: они не только забирали скот, который потом сбывали своим же интендантам, но и опустошали ямы с хлебом.
Поэтому истинный террор развернули против коренного населения именно войска Российской империи, которые широко использовали против татар обвинения в «измене» и «сотрудничества с врагом», хотя факты такого сотрудничества были единичными. Есть немало свидетельств того, как на татар охотились русские казаки, грабя и подвергая избиениям, как российские офицеры жгли татарские деревни и забирали татарские земли. Скажем, по словам российского историка XIX века Евгения Маркова, «русские воины на весь Крым смотрели как на предателей. Под этой ширмой они забирали овец, выжигали целые деревни… Они врывались в дома как завоеватели; били зеркала, кололи перины, мебель, разыскивая сокровища… Если собиралась где-то кучка татар человек в 20, в нее стреляли». Когда при обыске находили хотя бы ржавое, старое холодное оружие – а какой татарин не имел дедовского кинжала, – то виновного ковали в цепи (при этом не смотрели, речь идет о малолетнем ребенке или седобородом старике), а затем требовали большой выкуп у родственников. Когда какой-то русский отряд на месяц останавливался на постой в татарском поселке, то, по свидетельствам современников, в конце этого срока поселок был обычно опустошен, не оставалось ни одной овцы, ни вола, ни зерна хлеба или скирды сена.
Другим фактором, который тяжелым бременем лег на плечи крымских татар, была военная повинность, которая отвлекла для обслуживания тыла российских войск почти всех трудоспособных мужчин и тягловую силу. При этом, если мобилизованные тыловики-татары питались из военного котла, с них за это еще и брали деньги, больше реальной стоимости еды. А в придачу, если с русских, чьи хозяйства попали в зону боевых действий, подушный налог брали в три раза меньшем размере, крымским татарам этот налог уменьшили только на 10-15%. Общим следствием таких действий войска и власти Российской империи, по словам российского историка Николая Дубровина, скоро настало «полное истощение края, особенно пространства между Севастополем, Симферополем и Евпаторией». Кстати, именно по этой причине, по мнению историка, «Севастополь должен был пасть сам собой», что и произошло.
А осенью 1854 года появился приказ военного министра Российской империи о депортации татар со ссылкой на «светлую» волю: «Император приказал переселить от моря всех прибрежных жителей магометанского вероисповедания во внутренние губернии». Приказ был выполнен частично – помешал недостаток транспортных средств. Впрочем, с богатого Южного побережья крымских татар выселили практически всех.
Систематическое насилие и депортация крымских татар, что бросается в глаза, шли бок о бок с поражениями русской армии. Сначала она была разгромлена на реке Альме (сентябрь 1854 года), следствием чего стала осада Севастополя, затем в битвах под Балаклавой, Инкерманом и на реке Черной. Союзники, к которым в 1855 году присоединился Пьемонт, захватили в Крыму Керчь, Евпаторию, Балаклаву и, наконец, после 11-месячной осады, Севастополь. Но поражение, похоже, только усиливало ярость власти и ее стремление «очистить» Крым.
Генерал Тотлебен позже так писал о политике Николая І в Крыму: «Его величество изволили указать, что не только не следует мешать татарам переселяться, а следует рассматривать данный случай весьма благоприятным для освобождения от них края». Поражение империи в войне, которая в целом унесла жизни около пятисот тысяч человек, и подписание Парижской мирной сделки 30 марта 1856 года не облегчили положения крымских татар. Скорее наоборот. Новый император Александр II, которого современная российская историография почему-то выставляет большим «либералом» и «реформатором» (реформы действительно были – но вынужденные и половинчатые), вполне серьезно рассматривал со своими приближенными план насильственного «освобождения» Крыма от «вредного населения», то есть тотальной депортации крымскотатарского народа в Оренбургскую губернию, значительно опередив с этой идеей Сталина.
Слухи о предстоящем выселении, к которому добавились экономические репрессии, стали последней каплей для большинства обедневшего во время войны крымскотатарского народа. Началась массовая миграция (скорее, бегство) коренного крымского населения в Малую Азию и болгарские земли, тогда входившие в состав Оттоманской Порты, и в Соединенное княжества Валахии и Молдовы (с 1881 года – королевство Румыния). Результат: только с 1860 до 1862 года, по информации царского правительства, за границу эмигрировали более 140 тысяч крымских татар, за три последующих года – еще 50 тысяч. На полуострове на какой-то момент осталось только 103 тысячи людей (это всего населения, не только крымскотатарского!). И если вся огромная Российская империя в Крымской войне потеряла несколько десятков тысяч погибших, то из Крыма в результате войны и действий российского правительства эмигрировало значительно больше, в общем – две трети населения. «Крым после того, как оттуда ушли татары, – это дом после пожара», – показал на основе собственных наблюдений уже цитированный историк Евгений Марков.
В целом вся политика Российской империи привела к катастрофическому уменьшению коренного населения полуострова. Если на момент аннексии Крыма там проживало около миллиона крымских татар, то в конце XIX века после всех волн их вытеснения и уничтожения в Крыму осталось меньше, чем 200 тысяч татар (и это при высокой рождаемости, присущей этому народу), что составляло около четверти всего населения полуострова (а это население, кроме уцелевших крымских греков, потомков готов и армян, за редкими исключениями состояло из колонистов). В полном упадке оказалось образование; после установления российской власти и вынужденной эмиграции почти всей крымскотатарской элиты не только простолюдины, но и большинство духовных деятелей были неграмотными, тогда как в эпоху независимости в Крымском ханстве была высокая культура, в том числе и профессиональная. Как пишет современный французский мыслитель Ален Безансон, «в то время, как в Кремле развлекались созерцанием того, как медведь танцует на раскаленном листе железа, в Бахчисарае при ханском дворе играли комедии Мольера»…
Поэтому в этом году, когда исполнилось 160 лет со дня окончания Восточной (или Крымской) войны, украинским СМИ следовало бы вспомнить связанную с той войной трагедию крымскотатарского народа и рельефно показать неизменность имперской политики России в отношении коренной нации полуострова. Впрочем, год еще не закончился, поэтому сделать это не поздно.
Сергей Грабовский, кандидат философских наук, член Ассоциации украинских писателей
Взгляды, высказанные в рубрике «Мнение», передают точку зрения самих авторов и не всегда отражают позицию редакции
