Борис Акунин – об ордынской структуре России, мелком человеке, кризисе демократии и будущем страны
Писатель Григорий Чхартишвили, известный под псевдонимом Борис Акунин, опубликовал новый роман «Счастливая Россия», все обитатели которого, несмотря на название, несчастны.
Действие происходит в 1937 году, и, как описывает содержание романа сам автор, «главный персонаж – следователь, работающий в секретном политическом отделе НКВД, который занимается репрессиями»: «Ему приходится расследовать дело о подпольном кружке «Счастливая Россия», где собираются интеллигенты, пикейные жилеты и читают друг другу доклады о том, какой будет чудесной и процветающей Россия в будущем. Это как бы ретро-футуристический роман, то есть из прошлого, из 1937 года мы смотрим в будущее, в XXI, XXII, XXIII век».
«Счастливая Россия» – третий из романов «Семейного альбома»: действие серии начинается в канун Февральской революции 1917 года, – в «Аристономии», – продолжается в двадцатые романом о любви «Другой путь» и, наконец, приходит в 1937 год.
Герой «Аристономии» – юноша Антон Клобуков, выросший в кругу интеллигенции, которой, впрочем, вскоре предстоит сгинуть, погружается в революцию и Гражданскую войну. Двадцать лет спустя, в «Счастливой жизни», главным действующим лицом становится второстепенная поначалу фигура Филиппа Бляхина – серийного предателя, филера охранки, партийного функционера и сотрудника НКВД. Тем не менее судьбы российской интеллигенции и ее представления о том, какой путь развития должна выбрать страна, по-прежнему составляют главный предмет размышлений Чхартишвили.
В первом романе «Семейного альбома» писатель – в пространных философских отступлениях – обсуждает связь между цивилизованностью общества и качествами отдельной человеческой личности, – и вводит термин «аристонома»: человека, стремящегося к развитию, обладающего самоуважением, ответственностью, выдержкой и мужеством, относящегося к другим с уважением и эмпатией. В третьем романе Чхартишвили обращается к тому, «что, собственно, можно и нужно делать с нашей страной, чтобы она была счастливой».
В «Счастливой России» Чхартишвили устами своего героя довольно жестко описывает состояние российской государственности: 500 лет, с правления Ивана Третьего (Великого), Россия строится по подобию Орды. В интервью Радио Свобода писатель перечисляет основные характеристики этого мироустройства, и читатель может сам оценить их актуальность для современной России:
– Когда мой персонаж-историк, с которым я совершенно солидарен, говорит, что российское государство сохраняет ордынскую структуру, он оговаривается, что на каких-то этапах истории эта структура была эффективна и правильна. Эта структура предполагает собой несколько компонентов, которые являются константами российской государственности: жесткая вертикаль власти, в свое время созданная Чингисханом, когда вся страна управляется по одному принципу: начальник, начальник тумена – десятитысячник, начальник сотни, начальник десятка. Никаких других источников власти не предполагается. Абсолютная централизация, все решения принимаются только в центре, провинция не значит ничего, не участвует в решениях. Обязательно – сакрализация государя, великого хана, генерального секретаря, президента, как бы он ни назывался, потому что без этого вертикаль не работает. Очень важная роль спецслужб.
– В романе вы упоминаете о довольно специфической избирательной системе, которая предполагает некий образовательный ценз. Чем более опытен и чем большими знаниями обладает человек, тем больше у него голосов. То есть это предполагает дополнительный вес интеллигенции.
– Если говорить о системе выборов, – я наблюдаю за кризисом, который переживает демократия в западных странах, где всполохами происходит интересный и важный процесс: в Великобритании вдруг произошел Брекзит, в Америке вдруг победил Трамп, в Западной Европе вдруг начинают поднимать голову и получать популярность странные популистские партии. Все это, на мой взгляд, признаки общего кризиса демократии. Она выполнила или почти выполнила некую изначальную задачу и уткнулась в потолок. Видимо, сейчас будет происходить серьезная трансформация, которую еще предстоит пережить. С точки зрения моего персонажа, демократия, так же как перед этим средневековое государство, абсолютная монархия, – это некий этап в развитии человеческого общества, за которым должен прийти более продвинутый, гибкий механизм. Он обычно называется меритократией – люди, у которых больше заслуг и достоинств, имеют в обществе больший электоральный вес. Всем понятно, что в демократии есть существенная несправедливость. Голос какого-нибудь 18-летнего человека, который мало что знает про жизнь, весит ровно столько же, сколько голос нобелевского лауреата. Как раз из-за этого возникает демагогия, популизм.
Вообще, путь, который проходит человек за жизнь, его работа, заслуги перед обществом, перед страной должны как-то оцениваться, в том числе и в электоральном смысле. То есть человек не просто живет, а увеличивает свой электоральный капитал. В начале, допустим, имеет один голос, а если чего-то достиг, имеет три или три с половиной голоса. Во всяком случае, об этом мне интересно думать.
– Но ведь вы фактически сами выдвигаете контраргумент этому в незаконченном футуристическом романе, включенном в вашу последнюю книгу: там некая будущая счастливая Россия устроена примерно описанным вами образом, введено избирательное право, где люди более опытные, более знающие, обладают большими правами при определения будущего страны. И это ни к чему хорошему снова не приводит, опять происходит становление некоей вертикали. Получается, не тем, так другим способом вертикаль воссоздается. И, возражая против этой системы, можно сказать, что единственный способ – раздать по одному избирательному голосу каждому человеку. Какие люди – такая страна.
– Никакой справедливости в этом нет. Нет никакой справедливости в том, что какой-нибудь забулдыга, голос которого можно купить за бутылку водки, голосует так же, как Альберт Эйнштейн. Экзамен на избирательное право, я думаю, будет обязательно. Даже для того, чтобы водить машину, где ты в худшем случае можешь задавить кого-то, нужно сдавать довольно серьезный экзамен. А тут у тебя есть доступ к принятию решений, от которых зависит судьба страны. Как можно давать его просто так неподготовленному человеку, которому чаще всего это не нужно, и надо еще уговаривать, чтобы он пошел и проголосовал. В чем тут справедливость?
– Сделаем шаг в сторону. Известно, что вы обычно много работаете с фактурой той эпохи, которую описываете. В «Счастливой России» отрицательные герои, люди из НКВД, проговаривают механику отрицательного отбора. Один из них, Шванц, заявляет, что нет никаких врагов, их придумывают как средство борьбы за власть. Вы на что-то опираетесь, когда пишете, что эти люди осознавали отсутствие врага, были такими злостными циничными манипуляторами?
– Были разные люди, я читал множество документов, мемуаров. Среди них было, конечно, большое количество людей абсолютно циничных, типа этого Шванца, и были люди убежденные.
Шванц употребляет два термина, которые мне где-то попались, один из них называется «лепнина», а второй – «липняк». «Липняк» – чистая липа, когда нет ничего, на пустом месте дело создается. А «лепнина» – когда есть какая-то чепуха, бабушки у подъезда говорили, а на это лепится целая история. Карательные органы примерно так же действуют в любой структуре, опирающейся на спецслужбы. То же происходит и в современной России, потому что расплодилось невероятное количество всяких конкурирующих и дублирующих друг друга структур – ФСБ, Следственный комитет, Генеральная прокуратура, еще кто-то, держат огромные штаты, получают большие деньги, им всем надо чем-то заниматься. Они часто просто выдумывают дела и высасывают их из пальца. Это повторяется из века в век. То же было в царской охранке, то же было в Третьем отделении.
– Но я почти уверен, что люди, которые выдумывают дела, убеждены, что на самом деле поступают правильно, враги есть и – в логике героя фильма «Место встречи изменить нельзя» – надо подтянуть дело, чтобы врага изобличить. Они искренне верят, что есть «пятая колонна» и с ней надо бороться. Да, конкретных дел нет, поэтому их надо выдумать. Но чтобы они думали, что это и не враги даже, – у меня есть сомнения.
– Те, кто поглупее, наверное, верят, что враги действительно есть, и «пятая колонна» есть, а те, которые половчее, просто делают карьеру. Следователь в романе говорит вещи, которые действительно в 30-е годы говорили, и что, видимо, составляло основу сталинского Большого террора. Назревала большая война, страну надо было превращать в военный лагерь, надо было сгонять крестьян, чтобы они шли на заводы и создавали военную промышленность, надо было, чтобы все боялись, чтобы была дисциплина, чтобы никто не пикнул, а это можно было поддерживать только при помощи страха, о чем Шванц и говорит прямым текстом: да, врагов нет, а страх нужен, и бояться должны все. И террор должен быть именно непредсказуемым и иррациональным, чтобы никто не чувствовал себя в безопасности, как бы ты ни был чист перед большевиками и советской властью. Это очень важный компонент.
– Из трех романов серии в «Счастливой России» главный герой – дважды предатель, человек, который начинает служить в охранке, продолжает у большевиков, становится сотрудником НКВД. Он очень невысоких человеческих качеств, особенно учитывая, как вы в первом романе рассуждаете о качествах человеческой души. Получается мясорубка, в которой исчезают люди, обладавшие душой в той или иной степени, чтобы Филипп Бляхин выжил. Можно ли говорить о счастливой России после этого?
– Можно и нужно. Я специально выбрал для разговора про счастливую Россию 1937 год, может быть, худший период в российской истории, самый тяжелый, жестокий, унизительный. Потому что из этой ямы разговор о том, какой Россия могла бы быть и, бог даст, будет, звучит как-то более выпукло. Кроме того, мой персонаж Филипп ведь не злодей на самом деле, он то, что называется, мелкий человек, – не путать с маленьким человеком в великой русской литературе. Мелкий человек – тот, кто живет мелким интересом, смотрит себе под ноги, хватает то, что плохо лежит, но при этом его поведение целиком зависит от общественных условий. Представьте себе этого самого Филиппа родившимся и живущим в какой-нибудь современной Швейцарии – он там мухи не обидит, будет законопослушным, в крайнем случае, будет слегка химичить по части налогов, когда это не создает слишком большие риски. Но в едкой среде условного 1937 года такой человек будет выживать любой ценой.
– Получается, применяя ваш инструментарий, мы должны надеяться, что в современной российской власти Шванцы друг друга съедят и появятся Бляхины, которые захотят спокойно жить, – на них и надо возлагать надежду?
– Совсем так не получается. Бляхины никогда ничего не решают, они только приспосабливаются. Когда Шванцы друг друга съедят, ничего хорошего не получится, потому что эти жуки изъедят всю древесину, и все дерево может рухнуть. На Бляхиных точно надежды нет. Я думаю, России рано или поздно придется решать основную свою проблему, проблему правильного, принципиального устройства. До тех пор, пока это не будет сделано, мы все время будем возрождать одну и ту же систему. Какой-нибудь демократ Ельцин приходит к власти, через некоторое время начинает превращаться в самодержавного самодура, который сейчас нам кажется таким лучезарным только по сравнению с Владимиром Путиным. Потом приходит Владимир Путин, который начинал как член демократического муниципалитета, ученик Собчака, высказывал какие-то вполне демократические взгляды. Потом оказывается, что в этой системе он должен становиться авторитарным правителем, потому что иначе она работать не будет. Так она хоть плохо работает, а иначе, с его точки зрения, она вообще развалится. Здесь дело, на мой взгляд, не в личностях, а в структуре, в системе. Россия должна быть устроена принципиально по-другому. Нам всем про это надо сейчас думать.
– В 90-е годы, на которые сейчас в России реакция, довольно умные люди находились во власти, люди, к которым испытываешь уважение. Гайдар по всем показателям принадлежал к меритократии. Но результаты неутешительны.
– У них был один существенный прокол. Я внимательно читаю мемуары и воспоминания всей этой команды, и я видел, что гайдаровское правительство вело себя по отношению к Ельцину как самураи. Они позволяли ему делать все, что он хочет. Я отлично помню, как Егор Тимурович все время шел на какие-то уступки, испытывал пиетет перед этим народным трибуном и героем. Он отдавал министров из своего правительства, если надо было. Они на Ельцина смотрели снизу вверх – это неправильно. Пока у нас страна будет управляться по вождистскому принципу, ничего хорошего не будет. Должны править идеи, принципы, убеждения, а не принцип личной преданности и обожания какого-то одного вождя. Они несколько раз имели возможность занять принципиальную позицию и сказать: Борис Николаевич, или так, или мы все уходим в отставку. Ни разу этого сделано не было.
– Вы начинаете «Семейный альбом» с «Аристономии», с умных, интеллигентных людей, а заканчиваете «Счастливой Россией», где главный герой – довольно низменное существо. Кто главный герой во всей серии?
– Все, все герои главные. Просто у каждого времени – свой цвет и свои герои. «Аристономия» – роман про Гражданскую войну, время крупных людей, крупных поступков. «Другой путь» – роман про любовь, потому что это короткий период относительной нормальности, какой-то частной жизни, где можно говорить о любви, и там есть персонаж, олицетворяющий любовь. 30-е годы – страшное время, когда главным персонажем становится таракан, который забирается в щель и выживает. История нашей страны за последние сто лет очень многоцветна, у каждого времени, у каждого десятилетия свой цвет, свой характер. Я пытаюсь рассказать эту историю на примере одной семьи, потому что все эти люди связаны или потом будут связаны семейными связями, это все фотографии из одного семейного альбома. Мне кажется, будет, по крайней мере, еще один роман. Я уже начинаю про него думать, уже понимаю проблемы, которые будут меня занимать. Потому что главное здесь не сюжетная линия, а проблемы, в которых я копаюсь. В первом романе это были совершенно базовые вопросы: зачем жить на свете, в чем смысл жизни, как надо жить? Во втором романе – что такое любовь, с чем ее едят, как быть с ее шипами. Третья часть – про то, что, собственно говоря, можно и нужно делать с нашей страной, чтобы она была счастливой. Это вещи, которые меня занимают, про которые я думаю. Я совершенно не думаю о том, чтобы написать популярную книгу, я из большого спорта ушел. Я занимаюсь тем, в чем мне надо разобраться.
